Дуглас рид биография
Находился в гуще событий и встречался со многими ведущими политиками. Вглядываясь в эту мало привлекательную картину, поневоле вспоминаешь похожее изображение нищенского существования порабощенных масс бывших национальных государств, данное в «Протоколах». В ….
Рейтинг автора складывается из оценок его книг. На графике показано соотношение положительных, нейтральных и негативных оценок. Поделиться Скопировать ссылку. О писателе Книги 9 Подборки 8. Дуглас Рид — о писателе Предложить изменения. Спор о Сионе. Хотел ли Гитлер войны: к истокам спора о Сионе Поделиться.
Хотел ли Гитлер войны. Беседы с Отто Штрассером Поделиться. AlexWolkow Эксперт ? Это явно должно было стать конечной целью, к которой вели параллельные процессы коммунизма и сионизма.
Сама идея впервые была сформулирована в документах Вейсхаупта, стала принимать определенные формы в течение го столетия и была во всех деталях преподнесена в «Протоколах» в самом начале нашего го века.
В ходе Первой мировой войны она была главной среди тех идей, которые «полковник» Хауз и его подручные сумели «влить в мозги» президента Вильсона, стараясь внушить ему, что эти идеи были его собственными.
Практическую форму она обрела вначале как «Лига принуждения к миру», а затем, в конце войны, как «Лига Наций». Свою первую частичную реализацию она получила таким образом, как и все связанные с ней вспомогательные начинания, в тот период наибольшего идейного разброда, о котором уже была речь, то есть в последней фазе военных действий и в первое время по их окончании. Ни о чем подобном никогда не было и речи до войны, в которую оказались втянутыми народы Европы и Америки, и им не было дано разумных объяснений характера и цели этого предприятия.
В период военного положения наши премьеры-диктаторы считали само собой разумеющимся, что их народы согласны со всем, что они затевали; когда рассеялся туман войны, то единственным выражением общественного мнения по этому вопросу был немедленный отказ Конгресса Соединенных Штатов иметь с этим делом что-либо общее.
За двадцатилетний период между войнами стало ясно, что т. Лига Наций не была в состоянии ни «принудить» народы и государства к миру, ни сохранить его, и что по своей воле народы не собирались отказаться от своего суверенитета.
Тем не менее, накануне Второй мировой войны готовившиеся к ней политики вновь стали носиться с планом создания чего-то, именуемого ими «всемирным правительством», причем все они сходились на том, что народы должны отказаться от своих суверенных прав.
Как пишет биограф Баруха, Моррис Розенблюм, Рузвельт носился с этим планом уже в году после того, как его разбил паралич, и, все еще прикованный к постели, сочинял проекты «плана для сохранения мира», а впоследствии, уже президентом, дал этому проекту название «Объединенных Наций». В Англии Уинстон Черчилль, казалось бы воплощение и поборник британской государственности, возглавил в г.
М-р Черчилль не пояснил, какой или чей закон он имел в виду, но он предложил силу, как путь к миру. Неудивительно, поэтому, что при встрече с президентом Рузвельтом в августе г. Автор настоящей книги находился в то время в Англии и был «разочарован» главным образом именно той мыслью, которую так упорно преследует Черчилль; что же касается «общественного мнения в Англии», то такового вообще по этому вопросу не существовало, поскольку никакой информации для его создания предоставлено не было.
Черчилль действовал исключительно по собственной инициативе, как впрочем и Рузвельт: «Рузвельт говорил и действовал с полнейшей свободой и авторитетом во всех вопросах Я представлял Англию почти с такой же свободой. Так было достигнуто полное согласие, причем неоценимым преимуществом были экономия времени и сокращение числа посвященных в эти планы лиц; Черчилль описывает далее, как «все главные вопросы между нашими странами решались практически во время личных встреч» между ним и Рузвельтом, при «полном взаимопонимании».
В результате, в заключительной стадии войны и без малейшего участия в этих вопросах воюющих народов, «вопросы мировой организации», как ее именовал Черчилль, стали главной темой в сугубо частных дискуссиях его с Рузвельтом, генерала Сматса из Южной Африки и премьер-министров британских доминионов. К этому времени, однако, г. Черчилль стал употреблять для обозначения того же самого термин «мировое орудие», и тут, как и выше, при упоминании им «закона», уместен вопрос, чье это должно было быть орудие?
Во всех этих дискуссиях стандартным оборотом было «предотвращение будущей агрессии»; однако, трудность определения того, кто является агрессором, была уже показана на примерах провокации в Гаване в г. Несомненно было задумано создание «мирового орудия» для пользования им теми, кто сможет получить над ним контроль.
Против кого оно должно было применяться? Ответ дают все пропагандисты этой идеи: все они ополчаются совместно против «суверенитета наций». Следовательно, оно должно было служить орудием для уничтожения самостоятельной государственности фактически, при создавшемся положении вещей, одной только западной.
Кем оно будет применяться, орудием чьих рук оно будет?
Исход двух мировых войн нашего века дает на это ответ. На этом фоне в г. На протяжении двух лет, пока еще продолжался послевоенный период идейного разброда, на какое-то время раскрылся истинный характер «мирового орудия» как и «мирового правительства».
Впервые народам было показано, что их ожидает, если этот план будет полностью осуществлен. Широкие массы не поняли того, что им было показано, и быстро обо всем этом забыли, однако разоблачения оказались записанными черным по белому и не потеряют ценности для исследователей в течение всего того времени, пока закулисные дирижеры международной политики будут продолжать преследовать идею сверхнационального «правительства», столь ясно изложенную и предсказанную в «Протоколах» года.
Именно в этот момент нашего повествования фигура Бернарда Баруха впервые выходит из тени «советников» на ярко освещенную сцену, и становится возможным сделать заключение о долголетней роли, которую он играл в событиях нашего столетия. Как было упомянуто выше, он решительным образом вмешался в пользу сионистского государства в году, обнаружив «большие перемены» в своей прежней враждебности к сионизму как пишет Вейцман , а также «посоветовав» прекратить оппозицию против сионизма ответственному за оборону страны министру, Джеймсу Форрестолу.
В этот момент мы впервые могли проследить влияние, которое Барух оказывал на государственную политику, и оно оказалось весьма знаменательным, показав сколь напрасными были надежды многих на «слияние евреев со всем человечеством»; до тех пор м-р Барух выглядел вероятно, нарочито желая таким казаться полностью ассимилированным американцем, образцом еврейской эмансипации, интересным и почтенным господином, высокого роста, представительным и весьма успешным в своих делах.
Если «перемена» в м-ре Барухе действительно была столь неожиданной, как это пишет Вейцман, то другое свидетельство того же периода представляет ее весьма радикальной.
В те дни одним из самых оголтелых сионистских шовинистов в Америке был некий г-н Бен Хехт, опубликовавший однажды следующее, заслуживающее нашего внимания заявление: «Одним из самых замечательных дел, когда-либо совершенных толпой, было распятие Иисуса Христа. С интеллектуальной точки зрения, это было великолепно. Однако, на то и толпа, чтобы делать глупости. Если бы казнь Христа была поручена мне, я действовал бы иначе.
Поверьте, я привез бы его в Рим и скормил львам на арене.
Из рубленого мяса им никогда бы не удалось сделать Спасителя». В период арабских погромов в Палестине, завершившихся резней в Дейр-Ясине, этот симпатичный господин опубликовал в ряде ведущих газет по всей Америке объявление на всю страницу, адресованное «К террористам в Палестине» и гласившее: «Американские евреи за вас. Вы борцы за наше дело Каждый раз, когда вы взрываете английский склад оружия, или когда взлетает на воздух английский поезд, когда вы грабите английский банк или когда ваши патроны и бомбы рвут на части британских предателей и захватчиков вашей родины, евреи Америки празднуют это в своих сердцах».
Автор этого любопытного объявления сообщает в своей автобиографии, что Барух счел нужным оказать ему честь личным визитом и заверить его в своей полной симпатии и поддержке: «В один прекрасный день дверь моей комнаты открылась, впустив высокого, седовласого джентльмена. Это был Бернард Барух, мой первый гость из еврейского общества. Он уселся, разглядывая меня в течение некоторого времени и затем заговорил. Вы можете отныне считать меня одним из Ваших еврейских бойцов, в высоких зарослях и с длинным ружьем.
Скрыто от глаз, я всегда достигал самых лучших успехов»». Этот показательный пассаж, в сочетании с вмешательством у Форрестола, позволяет историку заглянуть глубоко в характер и личность Бернарда Баруха. Если он именно в этом смысле «еврейским бойцом в высоких зарослях и с длинным ружьем Читатель имеет полное право принимать цитированные выше слова всерьез и рассматривать влияние Баруха на американскую и мировую политику именно в их свете.
Они столь же важны для оценки единственного значительного общественного вмешательства Баруха в мировую политику, имевшего место примерно в то же время. Речь идет о «плане Баруха» создать деспотическое мировое правительство, поддержанное сокрушающей силой, а цитированные выше его собственные слова внушают абсолютное недоверие к целям, которым должно было служить подобное «мировое орудие власти».
Его всегда считали принадлежащим к еврейской аристократии сефардского происхождения, восходившей к испанским и португальским евреям, с отдаленной возможностью палестинских предков. В действительности, согласно его собственному заявлению от 7 февраля г. Это означает, что Барух происходил из восточно-европейских ашкенази несемитского корня, из которых в настоящее время, по утверждению иудаистских статистиков, состоит почти все мировое еврейство.
Барух родился в г. Похоже было, что его семья готова была делить горести и радости своей новой родины; Барух-отец служил врачом у южных «конфедератов», а сам Бернард Барух родился в мрачные годы «восстановления» и видел еще мальчиком, как толпы негров, возбужденных демагогией политических мошенников и самогоном, рыскали по улицам сонного, окруженного плантациями городка, в то время как его старшие братья стояли с дробовиками наготове на веранде их дома; отец носил в то время плащ и клобук Ку-Клукс-Клана.
Другими словами, уже в детстве он был свидетелем разрушительных действий революции, захватившей инициативу в свои руки в последних стадиях гражданской войны и руководившей всем периодом «восстановления», и смог впоследствии убедиться в ценности и преимуществах свободного общественного порядка.
Однако, не имея кровных связей с американским Югом, его семья вскоре поддалась притяжению Нью-Йорка, переселившись на север.
Еще не достигнув 30 лет, Барух стал здесь богатым человеком, делавшим быструю карьеру, а к сорока годам он уже представлял собой силу, хотя и невидимую, действовавшую за кулисами. Вполне возможно, что именно он явился прототипом финансиста Тора в романе Эдварда Манделя Хауза, и тот же «полковник» Хауз, вопреки возражениям многих, ввел его в круг ближайших сотрудников Вильсона. Его деловая карьера уже тогда состояла из финансовых махинаций большого масштаба, наживы на «срочной распродаже», на искусственном занижении цен, на скупке по дешевке разорившихся предприятий и их выгодной перепродаже и т.
В его руках золото, каучук, медь и сера превращались в доллары. Когда в г. Его поддержка президента Вильсона на избирательную кампанию которого он сделал щедрые пожертвования имела, по его словам, причиной выступления профессора Вильсона в свое время против привилегированных студенческих корпораций в Принстонском университете том самом, в котором в г. Это должно было квалифицировать Баруха, как убежденного борца против «расовой, классовой и религиозной дискриминации», хотя трудно было бы найти в Америке человека, пострадавшего от какой бы то ни было дискриминации меньше, чем Барух.
Его появление на Уолл-стрит было встречено с неодобрением тогдашними заправилами делового мира, считавшими его чем-то вроде карточного жулика как его характеризовал никто иной, как Джон Пирпонт Морган. Барух не слишком страдал от подобного рода критики, характеризуя себя сам, как «спекулянта».
Во время первой мировой войны президент Вильсон назначил Баруха главой Ведомства военной промышленности, очевидно вняв повторным настояниям Баруха, что этот облеченный диктаторскими полномочиями орган должен непременно находиться в руках одного лица и что наилучшим кандидатом для этого является именно он, Барух. Впоследствии Барух, без излишней скромности, характеризовал самого себя на этом посту, как самое могущественное лицо в мире.
Когда президент Вильсон вернулся с Версальской мирной конференции совершенно неработоспособным в результате своей болезни, Барух «стал одним из той группы лиц, которые принимали правительственные решения в период болезни президента, Президенту Вильсону удалось подняться с постели на достаточно долгое время, чтобы уволить государственного секретаря Роберта Лансинга, позволившего себе созывать совет министров в качестве оппозиции этому «совету регентов».
Биограф Баруха сообщает, что он продолжал свою деятельность «советником» у трех президентов США от республиканской партии в х годах, а г-жа Элеонора Рузвельт свидетельствует, что он же был советником Рузвельта как до, так и во время летнего господства демократов, сменивших в году республиканцев.
Мы помним, как Черчилль нашел нужным в марте г. Барух к тому времени давал «советы» американским президентам уже в течении почти 30 лет, но, несмотря на это, самый прилежный исследователь не в состоянии обнаружить или точно определить ни какого рода «советы» он давал, ни какие последствия они имели для американской и мировой политики, ни мотивы, которыми руководствовался м-р Барух, давая свои советы.
Это вполне естественно, ибо, как мы уже видели, он всегда действовал «в высоких зарослях Он никогда не был ни избран на какую-либо государственную должность, ни назначен на ответственный пост, т.
Он был первым в ряду «советников», этого совершенно нового сорта власть имущих, предвиденных в самом начале нашего столетия одними только «Протоколами», дисквалифицированными, как известно, как «фальшивка царской тайной полиции». Во всей этой картине мы можем делать лишь выводы и заключения из отдельных, фрагментарных свидетельств, собирая их, как мозаику, для восстановления ее частей.
Прежде всего бросается в глаза, что все официально зарегистрированные «советы» Баруха были направлены на установление того или иного контроля. Как во время первой, так и во время второй войны его универсальным средством от всех болезней были «контроль», «дисциплина» и т. Оно постоянно сводилось к требованию установления жесткой власти над людьми и к централизации этой власти в руках одного лица; много лет по окончании второй войны он выдвигал те же требования, на этот раз якобы для предотвращения третьей: «прежде, чем начали свистеть пули Америка должна согласиться на введение у себя мер дисциплины, как например карточной системы на товары потребления, и контроля цен» выступление Баруха в сенатской комиссии, 28 мая г.
Каждый раз, когда бы они ни делались, эти «рекомендации» должны были служить делу борьбы против того или иного «диктатора»: по-очереди это были то «кайзер», то «Гитлер», то «Сталин». Как должен был выглядеть зажатый в тиски контроля и дисциплины мир, предвидимый Барухом, было показано им самим в его выступлении в комиссии Конгресса в г. В свое время это заявление вызвало резкий протест: американцы не для того помогали победить «регламентированных» немцев, чтобы, продолжалась война «еще лишний год», оказаться самим регламентированными на нищенском уровне.
В то время Барух, разумеется, энергично отрицал, что он собирался заставить Америку «ходить в ногу» парадным шагом, но его биограф сообщает нам, что «во время Второй мировой войны он возобновил свое предложение о введении казенной одежды для всего населения».
Вглядываясь в эту мало привлекательную картину, поневоле вспоминаешь похожее изображение нищенского существования порабощенных масс бывших национальных государств, данное в «Протоколах». Другие отдельные камешки той же мозаики показывают нам, что мечты м-ра Баруха вращались вокруг картины столь же контролируемого и зажатого в тиски дисциплины всего мира.
Похоже, что та folie de grandeur, мания величия, которую вильсоны и ллойд джорджы, рузвельты и черчилли так усердно приписывали кайзеру и Гитлеру, прежде всего поразила самого их «советника» Баруха. Биограф нашего «советника» пишет: «Барух много раз говорил, что он берется приструнить весь мир».
А во время второй мировой войны «Барух договорился с Рузвельтом и другими союзными лидерами, что всемирная организация должна быть создана в период максимального единства всех союзников во время войны». Эти слова являются ключом ко всей картине: они относятся именно к тому периоду общего идейного разброда во время большой войны, когда «советники» подсовывают свои планы, «премьеры-диктаторы» парафируют их, не глядя а потом не могут понять, как они могли это сделать — см.
Все это — фрагменты, мозаичные камешки, весьма существенные, но не дающие полной картины. Сразу же по окончании второй войны Барух впервые вышел на авансцену мировой политики, как автор плана всемирной диктатуры, основанной по крайней мере, по мнению автора этих строк на терроре, то есть на страхе и принуждении.
